В полумраке комнаты, где свет падал мягкими бликами на её медно-золотистые волосы, она казалась существом не из этого мира. Её кожа — как лепесток чайной розы, теплая, матовая, хранила румянец юности и свежесть летнего вечера. Взгляд её — лед и пламя — одновременно отстранённый и пронзающий, будто она знает тайны, о которых боишься даже думать. Один глаз чуть прищурен — неуверенность или игра? — и в этом диссонансе таится безмолвное приглашение к бездне.

Платье едва сдерживает волнение её формы, как грех, облечённый в ткань, едва скрывающую суть. Тонкий крестик на шее — ироничный акцент, как насмешка над святостью в её соблазне. Она — не просто женщина, она — наваждение, живое воплощение искушения, в котором легко утонуть и невозможно забыть.